|
|
|
Рассказики одного репатрианта. Продолжение.Учимся ходить. Если Вы еще не озаботились перед отъездом слазить в Интернет и счастливо избежали знакомства с брошюрами Еврейского агентства, Вам все равно вручат ЕГО по приезду. ОН - это листок «Первые шаги в Израиле». Первые шаги, они, понятно, нелегкие. На слабых подгибающихся ножонках, руки вперед для равновесия, круглые глаза пуговицами - на погремушку, завороженно. Погремушка - это стимул. Наш стимул - это... короче, у меня своя цацка, а у вас своя. Стимул, дело тонкое. Учимся ходить. Итак, первый шажок - по направлению к банку, иначе дальше не пройдешь. И тут же мордой об пол. Служащие в банке (и не только в банке) - это чего-то особенного. Мне повезло - я сразу познакомился с великолепным экземпляром этой породы. Он оказался русской (читай: русскоговорящей) тетенькой с хроническим насморком в последней стадии. Откуда-то из области паха (из-за стола не видно) к носу тетеньки тянется нескончаемая лента туалетной бумаги; носовые утиральники здесь не в почете: их стирать надо. В эту ленту она сморкается самозабвенно и непрерывно, наблюдение за этим процессом завораживает. Когда она не сморкается, она ест нарезанные дольками яблоки. Когда она не ест яблоки и не сморкается, она говорит по телефону. Когда она не говорит по телефону, не ест яблоки и не сморкается - она занимается Вами. Нет, Вы можете к ней не идти, можете встать в очередь к соседнему окошку. В соседнем окошке сидит колоритный тип, точно списанный с полотна «Торжество Бахуса», он меланхолично пожирает безразмерный сэндвич из полиэтиленового пакетика, насморка у него нет, таким образом ничто его от этого занятия не отвлекает. Нехитрая процедура открытия счета занимает, таким макаром, около полутора часов, включая стояние в очереди, дочери трех человек (почти буквально перевожу с иврита напыщенную для непривычного уха идиому). Процедура получения карточки для банковского автомата растягивается еще на три недели: кто-то что-то забыл. За словарем в подарок я хожу еще две недели. Сразу здесь практически ничего не делается. (Если кто еще не понял - я ничего не обобщаю, а просто делюсь личным опытом. Опыт - основа статистики, однако). Лиха беда начало. Все вознаграждается в этом мире. Несколько следующих шажков - министерство абсорбции, удостоверение личности, больничная касса, запись в ульпан, определение ребенка в садик даются мне на удивление быстро, и спустя две недели я уже косолаплю довольно бойко. Правда с карточками меня, видимо, преследует какой-то рок, потому что в больничной кассе мне забывают заказать постоянную карточку, и получаю я ее только через три месяца вместо положенного одного. Но к этому времени я уже немного привыкаю. Ах, да. Главное забыл. Еще на четвереньках Вам нужно позаботиться о временном жилье. Тут все просто замечательно. Мы селимся в западной части, в старом центре Ришона, под нашими окнами - детская площадка с тенистыми деревьями, машин мало, до ульпана и всех учреждений подать рукой, все магазины под боком. Вот основные факторы приличного существования в первое время, а что еще человеку надо. С поисками квартиры проблем нет, русских маклеров как песка на пляже, и если с ивритом не очень (сто процентов, что не очень) - это Ваш единственный выход, хотя и жалко отдирать от сердца лишние 400-500 долларов (нужно сказать, что квартиру мы искали и с сестрой, без маклеров, но все было не то. А эта квартирка нас почему-то очаровала сразу). Утешьте себя тем, что разбейте эти 500 баксов на годовой срок договора, таким образом в месяц получится, скажем, не 500, а всего 540 долларов, и согревайте себя мыслью, что без маклера вы бы ее сняли за 550 - маклеры сбивают цены. В следующей главе расскажу вам об атмосфере здешнего существования. В первые дни, когда мысли и глаза в кучу не собираются, вам не до атмосферы. Потом вы несколько успокоитесь, жизнь несколько установится, начнете оглядываться и подбивать первые бабки. Ощущения. Если после прочтения предыдущих глав у вас создалось впечатление, что я склонен обхаять тут все самое хорошее и светлое - значит, мы с вами чего-то упустили. Мне тут, ребята, нравится, и этим все сказано. Да, порой отношение служащих в учреждениях раздражает, но это до тех пор, пока не поймешь, что это является неотъемлемой частью здешнего существования. Моя сестра здесь девять лет, и она уже этого не замечает, наоборот, она активно перенимает повадки здешнего коренного населения. В воздухе трудны только первые сто тысяч километров, а потом быстро привыкаешь. Раздражение, однако, быстро улетучивается. Я хожу по улицам и смотрю на розы в палисадниках, которые не так давно расцвели тут - это в октябре-то месяце. И не только розы, а куча еще каких-то невиданных цветов. У нас в Уфе сейчас наверное мерзко, грязища и дождь льет. А тут море еще теплое (оно и зимой будет теплое). Говорят, что весной здесь вообще творится что-то изумительное. Я смотрю на детей. Ну и что, что они органически не умеют уступать дорогу старшим, плевать, зато они веселы и кричат во все горло, никого не стесняясь, зная, что этот мир принадлежит им. Они не боятся возвращаться домой в двенадцать ночи, максимум что им грозит - это праведный родительский гнев. Мой ребенок возвращается в первый день из садика, он захлебывается от впечатлений. Там есть компьютер! там есть такая кухонька с холодильником, в котором все овощи игрушечные! есть уголок с паззлами! и с машинками! И нас поведут в школу как будто на уроки! Я вижу невиданное диво - полупарализованного старика за рулем машины. Из багажника машины высовывается длинная блестящая коленчатая рука и бережно пересаживает старика в инвалидную коляску. Узнаю: этот старик получил ранение в одну из войн и чудо-рука - это ему подарок от государства. Не видели этого наши афганцы и ребята из Чечни, и не увидят. Вот опять кто-то выставил на улицу газовую плиту. Мне, в общем, не нужна газовая плита, но эта уже третья за последнюю неделю, и вроде бы она лучше моей. Нет, мороки слишком много, да и моя меня пока вполне устраивает. Я захожу в овощную лавку и покупаю свежие овощи с лотков на улице, так дешевле. Мой, пока неискушенный взгляд разницы между уличными и внутренними овощами не улавливает, все такое же вкусное. В Уфе помидорный сезон кончается раньше, чем в мексиканском сериале на сцене успевает появиться главные мерзавец. Я захожу в супермаркет, где есть все. Я точно не знаю, но логически прихожу к выводу, что раз тут есть все, значит должен быть и крем для загара, я ищу его полчаса и в конце концов нахожу целую полку с кремами. Я вполне понимаю пресловутую «колбасную» алию, когда отведываю здешней «русской» колбаски. Я еще не все перепробовал. Но делают ее явно не из туалетной бумаги. Я просто так хожу по своей трехкомнатной по российским и двух-по местным нормам квартире и чувствую себя не в пример лучше, чем на прежних восемнадцати метрах. Если, не дай бог, я случайно наслушаюсь разговоров в коридорах ульпана (работа, уборка, работа, олимовские склады, местный опыт, работа) , я стремглав несусь домой и листаю пятничный выпуск «Едиот Ахронот» - вкладку о предложениях работы. Я вижу великое множество обьявлений о наборе программистов именно по моему профилю, и сердце мое немного отогревается. Я оптимист. Когда тетенька из ульпана жалуется, что она все цены пересчитывает на рубли, и рука у нее не поднимается купить стиральный порошок - я советую для начала ей пересчитать на рубли выдаваемое нам пособие. Я откровенно не понимаю эту тетеньку. Вы не программист? ерунда, я же говорил, что фенечки и цацки у всех свои. Я еду с группой из ульпана в Иерусалим и там впервые прикладываю ладонь к Стене Плача. А я еще считал себя закоренелым агностиком. Это удивительное, непередаваемое ощущение. Камень оказывается неожиданно теплым, и хочется стоять так, уткнувшись в него лбом, вечно. Непроизвольно ловлю себя на том, что я глажу эту Стену, глажу как женщину, как ребенка. Все мысли куда-то улетучиваются, остается лишь покой и теплота. Что-то я там хотел просить, как нас научил экскурсовод? ерунда, не стоит оно того, я это и так все получу, а сокровенных желаний нет у меня для Стены. Позже, когда я, наконец, собираюсь с духом и отхожу, я вспоминаю это, Стругацких - «счастье для всех, даром и пусть никто не уйдет обиженный». Что-то в этом роде подумал я, стоя у Стены. Мы едем в субботу «на шашлык». В хвойном лесу вкопаны столы со скамейками, стоят детские карусельки, урны. Одноразовая скатерть, готовые угли из супермаркета, которые поливают горючей жидкостью из супермаркета, лед с бензоколонки. Мне нравится этот урбанизированный вариант времяпровождения на природе, никогда не любил собирать дрова. Мне нравятся эти люди, прилипшие к своим сотовым телефонам. Мне нравятся шоферы автомашин, непреклонно пропускающие вас на каждой «зебре» и бросающие руль посреди перекрестка для того, чтобы воздеть обе руки в жесте недоуменного возмущения в адрес тупости водителя в соседнем ряду. Мне нравится мой сосед - он работает в «домовом комитете», он всю пятницу чинил выключатели в подъезде и домофон, а на прошлой неделе откуда-то притащил большие глиняные горшки и установил их для красоты в палисаднике. Я балдею от высоких технологий. Когда я прихожу в больничную кассу за анализом, я провожу магнитной карточкой, и компьютер выплевывает мне распечатку с результатами. Тот же результат уже послан по сети моему лечащему врачу. Я балдею от того, что Интернет здесь по удобству доступа приравнен к службе точного времени, достаточно набрать три цифры и выбрать провайдера, счет придет вместе со счетом за телефон. А можно подписаться на неограниченный доступ и сидеть себе все ночи напролет, стоит это мне немного дешевле электричества. Теперь это моя страна, в ней жить. Когда меня друзья спрашивают, не жалею ли я, что приехал - я отвечаю, что не жалею и не кривлю при этом душой. Что ж, теперь посмотрим, как оно пойдет дальше. Язык мой… Тут я в предыдущей главе немного сопли развесил - уж извините. Больше не повторится, чтобы жизнь вам медом не казалась. Теперь я вам про ульпан расскажу. В ульпане учат ивриту. Перевожу сразу для непосвященных:: в специальной еврейской школе для взрослых учат-таки немножко еврейского языка. Хотя, как нам объяснила учительница - взрослые, это про нас сильно сказано. Наш ульпан называется ульпаном для молодежи, а есть еще ульпан для пенсионеров. Один такой, молодой духом, пенсионер учится у нас в группе вместе со своей внучкой. В прошлом он - учитель английского, немецкого и французского языков (экая глыба!). На каждом уроке, когда учительница спрашивает его что-нибудь из иврита, он отвечает «No today»: налицо владение предметом обучения. Еще у нас в группе - кроме наших, русских искателей приключений - учится одна венгерка и трое французов, самых первостатейных, из Парижа, того самого. Акцент у них обалденный, с прононсом и неподражаемым курлыканьем. Один из французов представляет собой натурального еврея-ортодокса, правда без пейсов, но зато в шляпе, кипе (под шляпой), и с ниточками до колен из-под рубахи (ниточки - обязательный атрибут религиозных евреев, я забыл, как они называются). В дополнение картины он таскает с собой Танах в кожаном переплете и читает его на переменах. Считается, что в Танахе иврит «высокий» (на самом деле - просто другой), так что, в отличие от нас, он свой уровень языкознания не повышает, а сознательно понижает. Другая французская пара оказывается при ближайшем рассмотрении из Марокко, впоследствии переехавшая в Париж (тот самый), а из Парижа - уже в Израиль. У них есть джип и все дела. Наши на них смотрят со смешанным чувством уважения и сострадания. Учим иврит. Мне лично, когда я говорю о своих впечатлениях об этом языке, приходят на ум почему-то таблицы Брадиса (ну, помните? в школе же было!). Так же, как и косинусы из таблицы Брадиса, иврит можно зазубривать, а можно и не зазубривать, так как большинство слов образуются по одинаковым лингвистическим моделям. Мне проще, я в институте курсовую писал по формальным грамматикам. Потрясение от правостороннего письма и практически полного отсутствия гласных букв проходит довольно скоро, что бы вы не думали об этих евреях на этапе начального знакомства с этим прекрасным в своей древности языком. Самое поганое на начальном этапе - это непосредственное общение с аборигенами. Предположим, вы идете в банк, чтобы перевести на закрытый счет некую сумму денег. Всю дорогу вы лелеете и перекатываете во рту заранее приготовленную и сверенную со словарем фразу для затравки светской беседы с кассиром. Из своего богатого опыта общения с учительницей в ульпане (она, разумеется, коренная израильтянка), вы наивно полагаете, что уже сам черт вам не брат, пусть даже этот черт с детства ивритоговорящий. Хорошо: вы приходите в банк и с великолепно разыгранным пренебрежением выпаливаете свою домашнюю заготовку. В ответ кассирша, уважительно подняв брови в адрес вашего потрясающего владения языком (то что вы новый репатриант, она видит по вашей турецкой рубашке), выдает в ответ нечто очень длинное и совершенно нечленораздельное. Вы немедленно тупеете, и лучшее, что вы в данной ситуации можете сделать, это повторить кодовую фразу еще раз, уже с меньшей уверенностью, в надежде, что уж теперь-то она (кассирша) точно разберет, какова цена вашему словарному запасу. Когда все уже остается позади, всю дорогу домой и весь день до вечера вы переживаете в деталях последствия своего очередного культурного шока от столкновения с безжалостной действительностью. На самом деле, в освоении иврита, впрочем как и всякого другого языка, существует несколько уровней познания. Когда вы честно заканчиваете вторую часть «Шеат иврит», вы чувствуете в голове приятную тяжесть от усвоенных двух тысяч слов, но, стоит вам попробовать пообщаться не с соседом по парте, а, скажем, с агентом по продаже стиральных машин, как вы тут же понимаете, насколько был прав некий мудрец, говоривший, что он знает, что он ничего не знает. Когда вы уже три года в Израиле, и уже давно успеваете читать титры в мыльных операх (иностранные фильмы идут только с титрами) - вас приглашают на родительское собрание в школу, где вы с ужасом сознаете, что из часовой речи директрисы вы можете понять только то, что она рада вас видеть (этот пример взят из жизни моей сестры). И снова вы чувствуете, что нельзя объять необъятное. Утешайте себя тем, что эта кассирша из банка никогда не будет знать русский так, как знаете его вы. Осознание этого простого факта на какое-то время дает вам приток энтузиазма и свежих сил для дальнейшего обучения. Вернемся к ульпану. Как я уже говорил, учительница - обязательно урожденная, или, по крайней мере, завезенная в страну еще в бессознательном возрасте. По-русски она знает, в основном, только нехорошие слова, да и те потому, что ученики из интеллигентных еврейских семей неприлично ржут как лошади всякий раз, когда она говорит слово «отсроченный» или «отверженный» (на иврите и то и другое звучит как «дахуй»). Но группа у нас подбирается продвинутая, и взаимопонимание достигается довольно быстро. Введение в употребление новых слов происходит так: когда нужно понять новое слово, это делается разными способами: а) учительница все-таки его знает по-русски от предыдущей группы, б) телодвижениями и жестикуляцией, в) по-русски оно звучит так же, например «овердрафт», г) обязательно найдется какой-нибудь умник, который это слово уже знает, д) путем приведения прозрачных примеров и аналогий, используя знакомые слова, и е) если слово настолько уж абстрактное, что ни жесты, ни примеры не помогают, из учительской приносится Большой Черный Словарь. Так что учеба идет полным ходом. Кстати об овердрафте. Тут все иностранные слова записываются ивритскими буквами, включая названия фирм. Пока дойдешь умом, что тут написано, скажем, «Вестингауз» - ваш поезд уже ушел. Ах да, ульпан. Кроме основной своей функции, ульпан также - основное место, где в первые полгода можно отвести душу и вдоволь потрепаться в коридорах на бытовые и общие темы на человеческом языке. Здесь заводят знакомства и получают советы. Здесь рассказывают анекдоты и новости из России и Украины. Тяга к общению настолько велика, что учительница после каждой перемены с трудом загоняет в класс разговорившихся не в меру учеников. Судя по разговорной речи репатриантов второй свежести, то есть тех, кто уже учиться закончил или заканчивает, ульпан в большинстве случаев в достаточно сильной степени способствует превращению родного языка в некое космополитическое арго. Например, когда однажды у нас в доме пропала вода, сосед мне популярно разъяснил, что когда его жена припарковалась в основной водяной кран, «произошел пицуц, и вот такой теперь печальный мацав». В переводе с птичьего на человечий язык это означает, что вода хлещет из дырки на всю улицу и поэтому положение дел весьма печальное. Одноклассница в ульпане рассказывает, наморщив лобик, что есть у нее «такой мазаль не платить за схирут». Ну, это уж любой поймет, даже тот, кто еще буквы между собой различить не может. Это счастье у нее такое, видите ли, что за съем квартиры платить не надо, она, видите ли, с родителями живет. Так что иврит ивритом, а русский забывать нехорошо. Но это проще сказать, чем сделать. На этой вот ноте я про иврит и ульпан заканчиваю, беседер? Продолжение следует. |
||
|
(c) adelaida, all rights reserved |
